Добавлено: Вс Июл 25, 2010 12:57 pm Заголовок сообщения: о тебе и обо мне...игры разума.
Каждый месяц я вижу, как свято место пустует в соседних яслях,
Потому что мой незачатый сын истекает кровью в двадцатых числах,
Упирается больно, бьется, хочет родиться,
Кровью плачет, шепчет: мама, я бы мог тебе пригодиться,
Что за черт, почему ты не хочешь со мной водиться?
Я пою ему песенку про сестру и братца,
Как они никогда не плачут на аппельплаце.
Скручиваюсь эмбрионом, чтобы помешать ему драться,
К животу прижимаю грелку, чтобы ему согреться,
Говорю: отстань, не дури, обретайся, где обретался,
Радуйся, что еще один месяц там отсиделся,
Ты бы кричал от ужаса, когда бы увидел, где очутился.
Он говорит: уж я бы сам разобрался.
Я читаю ему стишок про девочку из Герники,
Про ее глаза, не видящие того, что делают руки.
Он говорит мне: ты думаешь, это страшней, чем гнить от твоей таблетки,
Распадаться на клетки, выпадать кровавой росой на твои прокладки,
Каждый месяц знать, что ты не любишь меня ни крошки,
Не хочешь мне дать ни распашонки, ни красной нитки,
Ни посмотреть мне в глаза, ни узнать про мои отметки?
Полюби меня, мама, дай мне выйти из клетки.
Я рассказываю ему сказку про мою маму,
Как она плакала сквозь наркоз, когда ей удалили матку,
Я говорю ему: ладно, твоя взяла, я подумаю, как нам быть дальше;
Я не люблю тебя, но я постараюсь стать лучше,
Чувствовать тоньше, бояться тебя меньше,
Только не уходи далеко, не оставляй меня, слышишь?
Он говорит: ладно, пора заканчивать, я уже почти что не существую,
Так последние капли, черный сгусток сердца, красные нитки.
Мы, говорит, еще побеседуем, мама, я еще приду к тебе не родиться,
Истекать кровью, плакать, проситься, биться,
Клясться, что я бы смог тебе пригодиться,
Плакать, просить помочь мне освободиться.
Где-то в двадцатых числах приду к тебе повидаться.
(с)
как там у древних-вначале было слово.
хихи,вначале чего-никто уже и не знает.
ибо было давно и быльем поросло.
тык о чем это я..
а я о вечном,банальном и избитом(вот же ведь-избитом)я о любви.
а о чем еще говорить?
о сексе? а чо это такое?
о деньгах? никогда не видел.
значит-о любви.
определение любви давали миллионы людей.
ну,в принципе так оно и есть.
для кого то любовь это бутылка,для кого то две..
а для кого то это Ромео и Джульетта,Тристан и Изольда.
фих знает кто такие-но не суть.в общем то лично для меня любовь это доверие.
доверие,умноженное на симпатию и скрепленное равноправием.
вот такая вот форумула любви.
не-про уно уно уно уно моменто петь не будем.
будем про другое.
странно получается.
вот встретились два человека.
конфетно букетный период,потом сексование,потом слова я тебя люблю.
потом свадьба и все дела.
стандартный вариант в общем.
без покупок молодых нимфеток на вокзалах,как мечтают некоторые ветерки на этом форуме.
все стандартно,любовь до гроба и прочее.
ну вот.
дальше все по накатанной,дом,карьера,деньги куем.(куем а данном контексте вовсе не то,о чем вы можете подумать)
дети,пеленки,распашонки.
а потом приходит осознание,а оно обязательно приходит,что любви то и нет вовсе.
не забыли-я про стандартный вариант развития событий.
любви нет,а в сухом остатке жизнь по инерции с не любимым уже человеком.
животные обычно сразу расходяццо и ищут новую пару в таком случае.
люди,как правило(мы же про стандарт-не забываем) живут вместе.
ради детей
по привычке
ради карьеры
и много еще ради чего.
но без любви.
думаете,я сгущаю краски?
ну чо далеко ходить-посмотрите на ваших родителей.
многие ли скажут,что они любят друг друга?
посмотрите на соседей,на сослуживцев,на подруг и друзей.
много ли вы увидите любви?
посмотрели?)
увидели сколько людей ищут то,что потеряли)
ищут любовь,которая ушла в никуда.
была,а потом ее не стало.
а вот теперь переходим к главному.
все,что выше-была преамбула.
а теперь главное.
куда уходит любовь.
нифига не туда,куда уходит детство.
нифига.
давайте самый простой(и самый,наверное,распространенны) пример рассмотрим.
вот живут двое.
ну,хорошо живут.
одного потянуло налево.
вот тока не надо сча говорить,что никого из вас никогда не тянуло налево.
тянет очень многих.
не всех-но многих.
особенно мужиков-полигамность нам дана от природы.
вот потянуло.но любовь же-сдержались.
потом опять потянуло-вот жеж-но опять перебороли свою плоть.
но все это до поры,рано или поздно это случится.
к любви это отношения не имеет совсем-это просто зов плоти.
ну случилось да случилось.
уговорили себя что все же нормально да живем дальше.
по прежнему улыбаемся любимому человеку и не понимаем главного.
а главное уже случилось-а случилась первая ложь.
за ней будет вторая,потом третья(и вовсе не обязательно измены) потом лгать войдет в привычку.
а любви уже нет,первая ложь убивает ее сразу и навсегда.
не обманывайте друг друга.
я не призываю не ходить налево,я призываю не молчать о том,что налево потянуло.
вот в чем суть.
никогда не врите тому,кого любите.
и только тогда вы сохраните любовь навсегда.
чего,вы не можете сказать своей девушке о том,что хотите сексануть ее подругу?
серьезно не можете?
так подумайте-а любите ли вы вообще.
и еще,все слова,ну почти все-ложь!!
люди настолько привыкли лгать походя и напропалую-что правды в словах нет.
не верьте словам.
верьте ощущениям. _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько Уродливый был
уродлив. Местный Кот. Уродливый любил три вещи в этом мире: борьба, поедание отбросов и, скажем так, любовь. Комбинация этих вещей плюс проживание без крыши оставила на теле Уродливого неизгладимые следы. Для начала, он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие. С той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то сломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот все время собирается повернуть за угол. Его хвост давно отсутствовал. Остался только маленький огрызок, который постоянно дёргался.. Если бы не множество болячек и желтых струпьев, покрывающих голову и даже плечи Уродливого, его можно было бы назвать темно-серым полосатым котом. У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же УРОДЛИВЫЙ кот. Всем детям было категорически запрещено касаться его. Взрослые бросали в него камни. Поливали из шланга, когда он пытался войти в дом, или защемляли его лапу дверью, чтобы он не мог выйти. Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию. Если его поливали из шланга - он покорно мок, пока мучителям не надоедала эта забава. Если в него бросали вещи - он терся о ноги, как бы прося прощения. Если он видел детей, он бежал к ним и терся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку. Если кто-нибудь всё-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться.
Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. В ответ на это он был ужасно искусан. Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь. Когда я добежал до него, Уродливый был почти что мёртв. Он лежал, свернувшись в клубок. Его спина, ноги, задняя часть тела совершенно потеряли свою первоначальную форму. Грустная жизнь подходила к концу. След от слезы пересекал его лоб. Пока я нёс его домой, он хрипел и задыхался. Я нёс его домой и больше всего боялся повредить ему ещё больше. А он тем временем пытался сосать мое ухо. Я прижал его к себе. Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыкание. Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном - о капельке привязанности! Возможно, о капельке сострадания. И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. Самым любящим и самым красивым. Никогда он даже не попробует укусить или оцарапать меня, или просто покинуть. Он только смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль.
Уродливый умер на моих руках прежде, чем я успел добраться до дома, и я долго сидел, держа его на коленях. Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и беспредельная любовь. Так оно и было на самом деле. Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций или разговоров. И я всегда буду ему благодарен.
У него было искалечено тело, а у меня была травмирована душа. Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко. Отдавать ближнему своему всё без остатка. Большинство хочет быть богаче, успешнее, быть любимыми и красивыми. А я буду всегда стремиться к одному - быть Уродливым...
(с) _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
Они долго встречались,у них было все,как у людей.
конфетно букетный период.
встречи закатов и расцветов.
первый поцелуй.
смятая кровать и прочее и прочее.
всё как у всех.
были и клятвы в верности.
и мечты жить долго долго и умереть счастливо и в один день.
в общем,решили они пожениццо.
или по замужиццо.
ну не суть.
свадьба в общем.
свадьба.
а раз свадьба-то нужен подарок.
я долго думала,что подарить им.
вроде и как бэ знаю я их давно и люди не чужие.
пришлось идти в сокровищницу.
я долго ходила по своей кладези различных артефактов,перебирала ушедшие души,черепа,магические кристаллы и прочий бутер тайной каморки любой уважающей себя волшебницы.
и вот я увидела сферу.
о,это не простой артефакт,подумалось мне.
очень не простой.
я отобрала его в бою со страшным нелюдем,который терроризировал окрестности одного прилегающего к нашему мира.
он пил души людей и почти утрупил все население там.
но не суть.
эта сфера была необычна.
она реагировала на ложь.
если все там,где висела сфера,было хорошо,то сфера сияла теплым и ярким сиянием.
а если она чувствовала ложь,а она чувствовала ее лучше любой овчарки из псарен Короля Гор,то покрывалась черными,дурно пахнущими пятнами и переставала сиять.
вот такой вот чудной артефакт был в моей сокровищнице.
ну чо там долго рассусоливать-я решила подарить сферу новобрачным.
тем более,как мыслилось мне тогда,подарок ко двору.
люди сошлись по любви.
значит и сфера будет сиять в доме,сея вокруг себя спокойствие и уют.
сказано-сделано.
была шикарная свадьба,шикарная эльфа в белом платье,орк в костюме,который был явно ему мал.
в общем стали они официальной семьей.
вручила я им свою сферу,рассказала чо к чему,да отчалила на ближайшем свободном драконе в свой замок.
жить поживать,да добрана жевать.
вроде все нормально,все чинно благородно.
минул год.........
от нечего делать я поймала пролетавшего мимо грифа и изнасиловала ему мозг..
лучше бы я этого не делала.
оказалось что на грани развода семейка моих знакомцев.
телепортнулась я к ним за 120 талеров,забери дьявол этих мерзких гномов.
история оказалась банальной.
первый месяц все было хорошо.
все было отлично,сфера сияла ярчайшим огнем и согревала всех,кто был рядом.
а потом на ней стали появляццо черные пятна.
хотя и муж и жена клялись друг другу в верности и любви.
но ведь Сфера просто не умеет врать!
а они клялись в любви,а сфера все чернела и чернела.
и чем больше было лжи в словах про любовь и верность,тем чернее становилась сфера.
дальше так продолжаццо просто не могло.
и я приняла решение-я забрала у них сферу.
теперь у них все хорошо.
все отлично и всезамечательно.
они по прежнему говорят друг другу слова о любви,верности и доверии.
и все замечательно.
а я сижу в своем замке и смотрю на сферу,она счастливо сияет и греет меня своим теплом.
ведь мне то врать не кому. _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
Добавлено: Чт Июл 29, 2010 11:34 am Заголовок сообщения:
«Я не знаю, о чем рассказывать... О смерти или о любви? Или это одно и то же... О чем?
... Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли... Я говорила ему: «Я тебя люблю». Но я еще не знала, как я его любила... Не представляла... Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: «Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду».
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось... Все небо... Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами... Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар... Четыре часа... Пять часов... Шесть... В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать... Его любимые работы... Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.) Иногда будто слышу его голос... Живой... Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет... И во сне... Это я его зову...
Семь часов... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины «Скорой помощи» заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:
«Пропусти меня!» - «Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо». Держу ее:
«Только посмотреть». «Ладно, - говорит, - тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут». Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз почти нет... «Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра». - «Но он не пьет молоко». - «Сейчас будет пить». Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют... Умрут... Но никто тогда этого не знал... В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый день... Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все - первые...
Спрашиваю: «Васенька, что делать?» - «Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок». А я - беременная. Но как я его оставлю? Просит: «Уезжай! Спасай ребенка!» - «Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим». Прибегает моя подруга Таня Кибенок... Ее муж в этой же палате... С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом... Покупаем много трехлитровых банок с молоком... Шесть - чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало... Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги... Перестали ходить электрички, поезда... Мыли улицы каким-то белым порошком... Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах... Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками... Пирожные лежали на лотках...
Вечером в больницу не пропустили... Море людей вокруг... Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел... Нас специально обманули... Чтобы мы не кричали, не плакали... Ночь... По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону - сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене... Мы по ней идем... Ругаемся и плачем... По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки... Брали с собой гитары, магнитофоны...
Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Не помню дороги... Будто очнулась, когда увидела его мать: «Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!» Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я - на шестом месяце беременности. Мне так плохо... Ночью сню, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: «Люся! Люсенька!» А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу... (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама... «Куда ты такая?» - плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги.
Дороги не помню... Дорога опять выпала из памяти... В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
Шестая больница - на «Щукинской»...
В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: «Иди». Кого-то опять просила, молила... И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала... Я знала только, что должна увидеть его...
Она сразу меня спросила:
- У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно. - Есть. - Отвечаю.
- Сколько?
Думаю: «Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит».
- Мальчик и девочка.
- Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью...
«Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным». - Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса. Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!
Захожу... Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
- Вася! - кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него - пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла... Им вливали какой-то раствор...
- А чего это ты вдруг пропал? - Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
- Сиди-сиди, - не пускает его ко мне врач. - Нечего тут обниматься. Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, - махнула я рукой. - А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали...
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку... Точка-тире, точка-тире... Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними... Там всех выселили, ни одного больного... Под ними и над ними никого... Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо... Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят... Пожарников... Из одной смены... Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила... Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить... (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила... Мир сузился до одной точки... Укоротился... Он... Только он... Помню пожилую санитарку, которая меня учила: «Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки».
Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить... Кто-то просил: «Привези яблочко». С шестью полулитровыми баночками... Всегда на шестерых! В больницу... Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!! - Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду. Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека... Ожоги выходили наверх... Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Пленочками белыми... Цвет лица... Цвет тела... Синий... Красный... Серо-бурый... А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились... Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются...
Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней... За четырнадцать дней человек умирает...
В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все «горело». И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем, а, может, и нет, навряд ли она поддастся «чистке». В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: «Батюшки, что с тобой?» А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку... Туда бросала кусочки курицы... Маленькие-маленькие... Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то - досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить... Проглотить сырое яйцо... А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: «Девочки, - прошу, - мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж». Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая... Он всегда мне говорил: «Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела». Сижу возле него в палате, открыл глаза:
- Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы...
Оглянулась - достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги - и она купила.
Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!
Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать... Но я... Я поднимала и сажала его... Перестилала постель... Ставила градусник... Приносила и уносила судно... Всю ночь сторожила рядом...
Хорошо, что не в палате, а в коридоре... У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник... Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
- Вы беременная?
- Нет-нет! - Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, - вздохнул он.
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? - спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду - отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним...
Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь! Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы... Мама Володи Правика все время просила Бога: «Возьми лучше меня». Американский профессор, доктор Гейл... Это он делал операцию по пересадке костного мозга... Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех... (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать... Раньше не могла... Я десять лет молчала... Десять лет. (Замолкает.)
Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: «Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая». Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет. «Только бы он жил», - говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах... Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа... Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности... Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла... А я тогда металась из одной палаты в другую, от него - к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор... Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Отсовывать... И пробираться к нему... Возле его кровати стоял маленький стульчик... Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: «Люся, где ты? Люсенька!» Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Все делали... Откуда там появились солдаты? Не спрашивала... Только он... Он... А каждый день слышу: умер, умер... Умер Тищура. Умер Титенок. Умер... Как молотком по темечку...
Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки... С кровью и слизью... Кожа начала трескаться на руках, ногах... Все покрылось волдырями... Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос... Я пыталась шутить:
«Даже удобно. Не надо носить расческу». Скоро их всех постригли. Его я стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую минутку было жалко... Минутку и то жалко... (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: «Я тебя туда не пущу!» А отец говорит ему: «Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!» Отлучилась... Возвращаюсь - на столике у него апельсин... Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: «Меня угостили. Возьми себе». А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно. «Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины». Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе... А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти... И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь... Обрывок какого-то разговора... У меня в памяти... Кто-то увещевает: «Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки». А я как умалишенная: «Я его люблю! Я его люблю!» Он спал, я шептала: «Я тебя люблю!» Шла по больничному двору: «Я тебя люблю!» Несла судно: «Я тебя люблю!» Вспоминала, как мы с ним раньше жили... В нашем общежитии... Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку... Всю ночь...
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю... Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь...
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка - Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо. Я еще не знала, как я его любила! Он... Только он... Как слепая! Даже не чувствовала толчков под сердцем... Хотя была уже на шестом месяце... Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен... О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не догадывался... Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: «Ты - молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе». Я, как собачка, бегала за ними... Стояла часами под дверью. Просила-умоляла... И тогда они: «Черт с тобой! Ты - ненормальная». Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: «Беги!». На час сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала... Пока я с ним... Этого не делали... Но, когда уходила, его фотографировали... Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу:
«Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я тебе постель разгладила, не покинула наверху шва, складочки». Любой шовчик - это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали... Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое... Все любимое... Если бы я могла их туда не пустить! Если бы... Выйду из палаты в коридор... И иду на стенку, на диван, потому что я их не вижу. Говорю дежурной медсестре: «Он умирает». - Она мне отвечает: «А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора». Все мое... Все любимое. Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт... Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли... Столярку.
Дальше... Последнее... Помню вспышками... Обрыв...
Ночь сижу возле него на стульчике... В восемь утра: «Васенька, я пойду. Я немножко отдохну». Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: «Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!» А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: «Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу». В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика... С Витей они были друзья... Мы дружили семьями... За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни... Такие мы счастливые! Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: «Как он там?» - «Пятнадцать минут назад умер». Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: «Почему? За что?» Смотрела на небо и кричала... На всю гостиницу... Ко мне боялись подойти... Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы... Он лежал еще в барокамере, не увезли... Последние слова его: «Люся! Люсенька!» - «Только отошла. Сейчас прибежит», - успокоила медсестра. Вздохнул и затих... Уже я от него не оторвалась... Шла с ним до гроба... Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет... Этот пакет... В морге спросили:
«Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли... Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было... Все - рана... В больнице последние два дня... Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло... Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями... Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю... Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Это все такое родное... Такое любимое... Ни один размер обуви невозможно было натянуть... Положили в гроб босого...
На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка... И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка наверху осталась...
Съехались все... Его родители, мои родители... Купили в Москве черные платки... Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать... Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди... Принадлежат государству. Сели в катафалк... Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией... По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся... По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат... Платок у мамы черный... Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама:
«Тихо, тихо, дочечка». Гладит меня по голове... Полковник передает:
«Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика». На кладбище нас окружили солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили... Одни мы были... Засыпали моментально. «Быстро! Быстро!» - командовал офицер.
Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы... Все крадком... Мгновенно купили и принесли обратные билеты... На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни... Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли... За гостиницу мы сами заплатили... За четырнадцать суток...
Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток... За четырнадцать суток человек умирает...
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток... Приехала «Скорая помощь». «Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон».
Мне было двадцать три года...
Я помню сон... Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. «Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?» - «Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет». А он вырос среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются... А я смотрю на них и думаю, что счастье - это так просто. Я сню... Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем... Просил, наверное, чтобы я не плакала... Давал знак. Оттуда... Сверху...
(Затихает надолго.)
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему!
И там на кладбище у меня начались схватки... Только я с ним заговорила... Вызвали «Скорую»... Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: «Рожать приезжай к нам». На две недели раньше срока родила...
Мне показали... Девочка... «Наташенька, - позвала я. - Папа назвал тебя Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки... А у нее был цирроз печени... В печени - двадцать восемь рентген... Врожденный порок сердца... Через четыре часа сказали, что девочка умерла... И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет... Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним... (Молчит.)
Все не те слова вам говорю... Не такие... Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие... Но скажу... Еще никто не знает... Когда я не отдала им мою девочку... Нашу девочку... Тогда они принесли мне деревянную коробочку: «Она - там». Я посмотрела... Ее запеленали... Она в пеленочках... И тогда я заплакала: «Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька».
Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко... Там только его имя... Она же была без имени, без ничего... Только душа... Душу я там и похоронила...
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках... Всегда на коленках... (Бессвязно). Я ее убила... Я... Она... Спасла... Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла... Но я любила их двоих... Разве... Разве можно убить любовью? Такой любовью!!... Почему это рядом? Любовь и смерть... Вместе... Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках... (Надолго затихает).
...В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он... Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года... Сню сон... Мы идем с ним, а он идет босиком... «Почему ты всегда необутый?» - «Да потому, что у меня ничего нет». Пошла в церковь... Батюшка меня научил:
«Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку - что это ему». Я так и сделала... Приехала в Москву и сразу - в церковь. В Москве я к нему ближе... Он там лежит, на Митинском кладбище... Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: «А ведомо тебе, как это делать надо?» Еще раз объяснил... Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. «А записку ты написала?» - «Да, написала, но не указала, на каком кладбище он лежит». - «Там они все в одном мире. Найдут его». У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: «Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить». Днем иду мимо детского садика, стану и стою... Глядела бы и глядела на детей... Я сходила с ума! И стала ночью просить: «Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!» А в другой раз так попрошу: «Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка». Мне было двадцать пять лет...
Я нашла мужчину... Я все ему открыла. Всю правду - что у меня одна любовь, на всю жизнь... Я все ему открыла... Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла... Там - Вася... Работала я кондитером... Леплю торт, а слезы катятся... Я не плачу, а слезы катятся... Единственное, о чем девочек просила: «Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду». Я хотела быть, как все...
Принесли мне Васин орден... Красного цвета... Я смотреть на него долго не могла... Слезы катятся...
...Родила мальчика. Андрей... Андрейка... Подруги останавливали: «Тебе нельзя рожать», и врачи пугали: «Ваш организм не выдержит». Потом... Потом они сказали, что он будет без ручки... Без правой ручки... Аппарат показывал... «Ну, и что? - думала я. - Научу писать его левой ручкой». А родился нормальный... красивый мальчик... Учится уже в школе, учится на одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: «Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты дышать сможешь?» Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице... И я, чувствую, падаю... Тогда меня разбил первый инсульт... Там, на улице... «Мамочка, тебе водички дать». - «Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи». И хватанула его за руку. Дальше не помню... Открыла глаза в больнице... Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: «Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не уйду». Он тоже болеет: две недели в школе, две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии... Ночью с ним говорю и говорю... Бывает, меня во сне попросит: «Покажи нашего ребеночка». Мы с Андрейкой приходим... А он приводит за руку дочку... Всегда с дочкой... Играет только с ней... Так я и живу... Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше... (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют - чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили... Что видели... О смерти люди не хотят слушать. О страшном...
Но я вам рассказывала о любви... Как я любила...»
Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
анус да ты философ... прошу заметить я не сказал что это плохо _________________ Сомневаешься - не делай, делаешь - не сомневайся!!!
Мы проиграли битву, но не проиграли войну!
Бабочки были всюду. Ну окне, на цветке на подоконнике, на стене, на капельнице, на спинке кровати.. Марта лежала и смотрела на ту бабочку, которая сидела к ней ближе всего: совсем рядом с глазами, на подушке - бабочка терла крылышками, смешно перебирала лапками, и поглядывая на нее, словно боясь, что ее обидят. Марта смотрела.. У нее, наверное, просто жар. Наверное, в этом все дело. Болеть, да еще и весной - не очень приятно, а уж видеть галлюцинации и вовсе ни к чему.. но ей хотя бы мерещатся не злобные монстры, а бабочки, которых она любила, наверное, больше всего на свете. После Андрея, конечно...
Вчера он был здесь. Держал ее за руку, смотрел в глаза. Он принес ей душистые мандарины, которые она тоже любила: есть их сейчас ей было нельзя, поэтому она просто чистила их потихоньку и раскладывала душистые корочки на тумбочке у кровати, а потом дышала этим запахом. Он сидел на стуле у кровати, пытался шутить, но у него плохо получалось. Она смотрела ему в глаза. Он виновато отводил взгляд и Марта безумного устала от этого "Все нормально" в ответ на то, что говорят о ней врачи.
...
Когда-то все было не так. Когда-то была работа, любимая. Когда-то были друзья, было будущее и рядом был он, Андрей. Самый лучший. Самый верный. Будущее не наступило в тот день, когда врач на обычном осмотре сказал одно короткое страшное слово. Тоже смешно: она не любила раков, но ничего против них не имела. За что их так обидели медики.. Вместо работы - бесконечные походы по больницам, какие-то рецепты, таблетки, лекарства, даже народная медицина, операция. Она устала. Так устала от этого всего: белый потолок, белое окно и за окном тоже все белое. Даже кленовая ветка, на которой всю зиму проболтались два желто-серых листа.. белая капельница, врач, который каждое утро заходил в палату, тоже в белом. У нее отдельная палата - это Андрей договорился, потому что от бесконечного обсуждения своих и чужих болячек, от называния чужих имен, людей которых уже нет.. она устала от этих соседок по палате. Так, что не было больше сил. Он принес ей маленькое радио, принес даже небольшой телевизор, но там всегда все было только "плохо и еще хуже", она не любила его смотреть.
- Знаешь.. - сказала Марта ему вчера, - я так хочу увидеть бабочек.. Лето еще не скоро. Скажи, я доживу до лета, ведь правда? - она внимательно и с надеждой посмотрела на него.
- Брось даже думать что будет иначе, - он крепче сжал ее руку и улыбнулся, - Все. будет. Хорошо.
...
Это был их девиз. "Все будет хорошо". Что бы не случалось. Когда он потерял работу, и им приходилось туго. Когда собирали деньги на кваритру, отказывая себе во всем. Когда уволили уже ее и ей пришлось все начинать с нуля на новом месте. Когда у нее вытащили на остановке кошелек с последней сотней рублей. Он всегда говорил ей: "Все будет хорошо, малыш, ты же знаешь". И она знала.
Но не сейчас. Только не теперь. Теперь уже ничего не могло быть хорошо. Она узнала это вчера. Врач с медсестрой перешептывались, думая что она спит после дозы снотворного. Она и спала, но слышала. Так бывает. И ей не приснилось.. Ей оставалось две недели. "В лучшем случае". Вчера. Потом пришел Андрей и принес ей мандарины, потом о чем-то шептался на выходе из палаты с медсестрой: она видела сквозь стеклянную дверь. Она не вслушивалась.
...
- Обними меня, пожалуйста, - тихо попросила она, - мне так страшно. Я боюсь. Я так боюсь, я не хочу.. не хочу..
Он крепко обнял ее, гладил по голове, шептал что-то, успокаивал - как маленькую. А она плакала тихо, всхлипывая, шепча что-то бессвязное. Потом уснула. И не видела, как посерело лицо у ее Андрея после коротких слов врача. Врач похлопал его по плечу, словно желая утешить. Марта не видела, как Андрей сел у стены, не видела, как тряслись его плечи, совсем так, как удто он сметется взахлеб. Только ему не было смешно. Совсем не было. Не видела Марта, как Андрей потом догнал врача, что-то говрил, говорил ему.. Как врач в конце концов коротко кивнул головой.
...
Бабочки летали по палате. Смешно, откуда им тут взяться в марте? Да и март холодный в этом году.. Весна словно поменялась местами с зимой и теперь пыталась отыграться на недоверчивых людишках морозами. Холодно. Откуда бабочки.. бабочки были везде, и Марта, повернув голову, молча смотрела на ту, что была к ней ближе всего - на подушке, совсем рядом с глазами.. Марта смотрела и не верила. У нее не было жара и быть не могло. Марта поверула голову к двери. За дверю стоял он. Смотрел на нее и улыбался. А в руках держал маленький пустой аквариум и она знала - в таких в магазинах держат бабочек.
- Видишь, малыш.. Я же говорил, все будет хорошо.
Через пять дней ее не стало.
А в город пришла весна... _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
Они жили-были. Не то ,чтобы в сказочном тридевятом царстве, а в одном и том же доме, только на разных этажах: он на пятом, она на девятом. Жили они там уже лет по семь, но не встречались ни разу: так обычно и бывает. Живешь-живешь бок о бок с человеком, потом столкнешься с ним нос к носу и понимешь, каким был дураком (дурой). "Сколько времени пропало зря.."
У них так и случилось. Вернее, не случилось бы никогда, если бы в один не прекрасный день они не застряли в лифте между третьим и четвертым этажами. Банально, согласна. Но лифты - они такие, они не понимают, что это жутко банально - застревать между этажами. Застряли они, значит, в лифте.. Через 10 минут одновременно в головы к ним пришла мысль, что лифты - дряни, а лифтера надо уволить. Через 20 минут они додумались, что жизнь полная ж., и что жить лучше на первом этаже. Или сразу выбросицца с девятого. Через полчаса они поняли, что, может быть, останутся без работы. Через час - что не могут жить друг без друга по ряду причин: они оба обожали сладкий кофе с молоком, булки со сгущенкой, клубнику и Жана Рено. Этого было достаточно для того, чтобы через три часа, когда лифт, наконец, открылся пойти прямо в ЗАГС.
В ЗАГСЕ им, конечно же, предложили подумать. "Мы как будто кваритру покупаем что ли? Чего тут думать", - удивились они, но согласились на месяц отсрочки. И пошли по своим делам. Где-то в обед он вспомнил о ней. Купил цветы. Вечером по привычке вышел на пятом этаже, вошел в кваритру, удивился цветам в руке, бросил в мусорную корзину. Швырнул горсть пельменей в кастрюлю, подошел к окну, посмотрел в него. Увидел лифтера. Вспомнил. Схватил из корзины цветы, поехал на девятый..
Она тоже вспомнила о нем вечером. Зашла в гастроном, купила мясо и лук (путь к сердцу прокладывать), приехала домой. Вышла на девятом, вошла в кваритру. Задумчиво положила покупки на стол. Разделась, напялила халат и тапки. Еще более задумчиво посмотрела на пакеты на столе, убрала в холодильник. Включила чайник, достала из шкафа варенье с батоном. Задмучиво же позвякивая ложкой в чашке с парой кусков сахару, подошла к окну. Увидела тетку, похожую на работницу ЗАГСА. Вспомнила, вытащила из холодильника мясо, сняла халат, надела узкие джинсики с красной кружевной маечкой. Открыла дверь, спустилась по лесенке на пятый этаж.
"Не открывает", - подумали они враз на разных этажах, долбясь в пустые квартиры. Еще минут 10 послушав тишину за дверью, пошли домой. Она шагнула к лифту, он - по лесенке, размяться. Цветы в мусорной корзине, мясо в морозилке, телевизор, чай и пельмени... Странная весна.
5 утра. Прохладно - весна странная. Она надела теплый свитер, подумала и надела еще один, шапку, замоталась в шарф и спустилась вниз: "Надо спросить". Она не поехала на лифте. Не верила ему. Спустилась пешком. Из окошечка на втором этаже увидела внизу на лавчоке, под акацией, небольшую нахохлившуюся фигуру в полосатом шарфе и шапке.
- Странная весна, - сказал она, спустившись вниз и сев на лавочку рядом с ним.
- Очень странная, - ответил он. - Странная и холодная.
- Давай купим дом. Чтобы никаких лифтов не было.
- Давай, - он обрадовался.
Еще помолчали.
- У меня есть горячий чай, - сказала она.- Идем?
Они молча встали и, держась за руки, поднялись на девятый. Пешком. _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
Ну и сколько смогла ты прожить без любви?
Не без секса, а брошенной,
так,
незавидной
нелепой
некошенной,
Ношеной,
Выжатой,
Заживо съеденой,
В крошки накрошеной.
Ждать его,
Помнить одной недоношенной
Мыслью, без смысла,
Достойной лишь меди, но
Верной,
Убогой и пошлой комедией.
Есть притяжение, химия,
(В имени что-то, наверное)
Выменять
Всё за спасение, выманить,
Выжать, отдать всё за трение,
Прикосновение к коже.
Быть может поможет
На солнце?
Видения в лицах прохожих?...
Не твой! Он не твой!
Он не твой, но быть может,
Вой в твоём сердце
Его растревожит,
Может быть, может быть, может быть, Боже,
Он без любви долго тоже не сможет?
Где-то под сердцем, где-то под кожей
Он бессознательно-призрачно
Носит
Тебя...
_________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
смотри на небо моими глазами-
в нем летают пьяные лошади..
и вдыхая розовый воздух носами
марионетки гуляют по площади...
Площади разума, горести, трезвости
И безразличия, радости, резвости
Яркие краски - палитры песочные,
Вечно бегущее время неточное
Я спрыгну с крыши птицей бумажною,
Никто не услышит самое важное:
Как полечу крыльями деревянными
Умоюсь дождя слезами стеклянными
Разобьюсь о хрустальный солнечный свет,
Оставив ступнями в истории след ,
Воскресну опять, для полной банальности,
Чтобы продолжить жизнь вне реальности.
я сумасшедшая? все может быть.
а может только я кажусь такою правильной.
а знаете люди-я не хочу жить,
по вашим скучным и нудным правилам.
хочу минутой каждою я вволю наслаждаться,
считая новой жизнью каждый прожитый миг.
хочу идти по улице и просто любоваться,
нести сквозь толпы серые свой одинокий лик.
знаете люди-я вас не понимаю.
вы мыслите толиками мелкими
читая ваши мысли,откровенно, я зеваю
вы поражаете меня своими мерками.
вы измеряете деньгами необъятное.
свободу..жизнь..любовь и чувства разные.
для вас наверное самое приятное
бросать в друг друга выраженья грязные.
в глазах у вас-тупых от умных слов
я вижу отражение себя.
и больше ничего-ни слез ,ни грез, ни снов
лишь формулы теории да я.....
а я хочу всего лишь мир перевернуть.
хочу все изменить, начав с себя.
хочу чуть чуть добра во всех вдохнуть.
и просто жить-весь мир вокруг любя., _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
это реальная история про реального человека,живущего среди нас.
соавторами рассказа,кроме меня,есессно являеццо сама героиня и ее муж.
я..я шлюха...я не знала этого до сегодняшнего дня.
вернее знала в глубине души но в глаза мне этого никто не
говорил-а сегодня сказали.
вернее спросили-понимаю ли я что я шлюха?
и я сказала да-я шлюха..я действительно шлюха...
хотя обертка так красива.
муж.ребенок.счастливая семья......
дом полная чаша.
только счастья нет в доме...П-У-С-Т-О-Т-А..................
вот и хочу разобраться как я молодая и красивая женщина стала ШЛЮХОЙ.
да и поделиться наболевшим-нет сил больше это носить в себе.
звучит песня машины.
*а помнишь как все начиналось? все было впервые и вновь-как строились лодки и лодки звались-ВЕРА НАдЕЖДА ЛЮБОВЬ*
все начиналось как у всех-вера в Алые паруса.Ассоль.
Ромео и Джульетта.Тристан и Изольда.
вера в любовь.ношение розовых очков.
как у всех.
я рано родила-моему сыну 11..
а мне чуть больше 30.
и рано поняла что мужиков надо использовать.
использовать на полную катушку.
что бы порхать.веселиться.и ни о чем не думать раздвигая ноги.
НИ О ЧЕМ.
вставка от автора-*попрыгунья стрекоза лето красное пропела*
да-пропела-10 лет я так жила.
ложась под любого мало мало мне интересного.
и что самое смешное-я не чувствовала себя шлюхой.
считала что имею право так жить.
ну от себя видно не уйдешь.как ни старайся.
вот и меня захлестнуло волной покаяния.
*А знаете вы, что такое Женское одиночество?
Когда в одеяле двое, Но прижиматься не хочется…
Когда посреди кровати И ночи посередине..
Вся голова как в вате В гримасе лицо застынет.
Когда за спиною стенка Холодная очень, твердая…
В бульоне размокшая гренка, Такая совсем не гордая.
Любимая книга закрыта Вторую неделю кажется…
Несшитое платье забыто, А тушь по щекам размажется.
Когда нервный смех взорвется На старую пошлую шутку.
А если душа шевельнется, То лишь на секунду, минутку…
И если в работе по горло С утра и до поздней ночи…
А глупых пустых ухажеров тело уже не хочет…
Когда в холодильнике пусто, Но в баре вино хорошее…
Когда поначалу вкусно, А после лишь счет запрошенный.
Когда с телефоном в обнимку Не спишь, только чутко дремлешь…
Кокетство вдруг стало ужимкой, Но всё же его приемлешь.
Когда зеркала правдивы, И к стенке лицом повернуты.Когда комплименты лживы, Но шторы в душе задернуты…
Когда за зимою осень, А следом опять зима…
Когда никого не спросишь, А только лишь «я сама»…
Вы знаете, что же такое Женское одиночество?
Когда уже жить не стоит, Да и не очень хочется…*
блин-как я устала от вас мужики((
от того что вы хотите только одного.
сунуть((
от того что вы все тряпки.
от того что ни один из вас никогда не любил меня-только моё тело.
от вашей лжи.
слабости.
неумения держать слово.
от вашей скучности и безмозглости.
вставка от автора эээ.а ты никогда мужиков и не хотела понять))
то что отдавала нам то и получала взамен.
а как ты думала-диалектика.
сбиваешь ты меня хозяин с мысли.
так нельзя-я выговорится хочу а не думать.
продолжу.
а сейчас я оказалась на краю пропасти-либо я и дальше буду жить шлюхой.
обманывая мужа.
не любя ребенка(я поймала себя на мысли что мне ребенок то и не нужен по большому счету).
да и муж не нужен.
мне никто не нужен.
попорхаю еще 5 лет а потом все-одиночество((
годы то идут-никто не молодеет.
в принципе мне удобно так жить.
иметь того кого хочу.
и не любить никого кроме себя.
да и не умею я любить-разменяла я любовь на оргазмы.
и душу продала по кусочкам.
каждому любовнику и любовнице отдала по кусочку.
но вот беда-как я не прятала то что осталось от души в сундук.
как не прятала сундук далеко далеко в закоулках сознания.
как не выкидывала ключ-то что осталось от души вырвалось.
и требует любви((
я не знаю как быть.
по какому пути идти.
и еще я в шоке.
от того что кто то может любить меня зная что я шлюха.
и даже радусь этому.
и подбивая меня к изменам.
я не знаю что это-такого со мной никогда не было.
такого полного понимания.
и я не хочу что бы это было сказкой.
а даже если это сказка-я не хочу ее завершения.
НЕ ХОЧУ!!!
а вам кто нибудь говорил-я хочу видеть тебя с другими мужчинами....
что бы они трахали тебя а ты смотрела на меня и глаза твои говорили о любви??
а??
вот и мне никто такого не говорил.
все мужики пытались только предъявлять на меня права.
ща ханжи то расплюются))
на святое замахнулась)))
и знаете что непонятно-я чувствую что мне нужен не процесс измены-а само чувство что я свободна и вольна делать то что хочу.
вот что меня влечет к этому человеку.
понимаете?
еще я чувствую вину.
вину перед мужем-вину за то что я низвела его своим распутством до положения тряпки.
я правда думала что он ничего не знает-меня убедили что это не так.
но жалость так унижает((
кроме жалости ничего у меня к нему нету..
*Анатолий Приставкин-благими намерениями вымощена дорога в ад*
*все мы будем в аду-только я с вилами*
простите меня.
муж-прости меня за мою трусость.
не за измены-за это я непрошу прощения.
за то прошу прощения что не рассказывала тебе о том что не люблю я тебя.
и ты сын прости-я плохая мать-я свою любовь тратила на мужиков меняющихся еженедельно-а не на тебя.
и еще-если я смогу-я начну жизнь заново.
не смогу-се ля ви.
но по крайней мере мне есть теперь для кого жить.
спасибо что послушали.
простите меня..............
я верю в любовь.
эта история имеет и продолжение.
вот оно.
муж не разговаривал с ней два месяца.
воот.
а потом произошел такой случай.
она возвращалась на мащине домой и кто то забрызгал двери гаража мазутом или еще чем то там.
и она по случайности увидела,как ее муж с сыном стирают это все что бы она не расстроилась.
и она услышала как муж говрил ее сыну-маме и так тяжело-давай уберем это.
и на нее нахлынула мощная волна любви и покаяния от понимания того,что дороже этих людей никого нет.
пять лет они живут душа в душу.
_________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
анус благодарю 2.gif" alt="Спасибо" border="0" /> _________________ Сомневаешься - не делай, делаешь - не сомневайся!!!
Мы проиграли битву, но не проиграли войну!
я долго бежал от этого.
я знал,если оно меня настигнет-то будет нестерпимо больно.
и я был уверен-оно в любом случае будет.
от него никуда не деццо.
от себя же ведь не убежишь.
нет нет,ничего страшного.
в общепринятом понимании.
все нормально.
просто,когда то давным давноя читал Историю Любви.
я не помнил кто автор,но я помнил главное-прочитав эту повесть-я рыдал долго и сеьезно.
от чего рыдал.
наверное от того,что я люблю,меня любят и все хорошо.
это было лет 20 назад.
и все эти 20 лет я знал-эта повесть найдет меня сама.
у меня привычка-когда я кушаю-я читаю.
нет больше другого времени читать.
ну,разве что на горшке.
обычно я читаю газеты.
когда нет свежих-то книги.
книги я могу перечитывать сотни раз.
дома громадная библиотека.
казалось бы-я всё прочел.
ан нет-сегодня я нашел совершенно незнакомую книгу.
это и был она.
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Добавлено: Ср Авг 25, 2010 7:00 am Заголовок сообщения:
Весеннее солнце и свежий воздух утомили мои ноги, и я присел на лавочку.
Слегка щурясь на солнце, закурил.
Из сладкой весенней истомы меня вывел шорох за лавочкой. Я обернулся, и увидел малыша лет шести, который пристально всматривался под лавочку. Пацан неспешно обошел лавочку, все так же продолжая что-то под ней искать.
После рождения моего сына, я стал совсем по-другому, относится к детям.
Рассматриваю малыша.
Одежда до ужаса бедная, но вроде чистая. На носу грязное пятно. Взгляд, его взгляд меня поразил. Было в нем что-то слишком взрослое, самостоятельное. Думал, что показалось, не может в шесть лет быть такого взгляда. Но малыш смотрел под лавочку именно так.
Я достал жвачку и положил подушечку в рот. Малыш на мгновение перевел взгляд на мои руки, и тут же опустил глаза на землю.
- Дядя подними ноги, пожалуйста,- глядя на меня сказал пацан.
Я больше от удивления, чем осознанно поднял ноги над землей. Малыш присел, и внимательно посмотрел на землю под моими ногами.
- И тут нету, - пацан вздохнул
- Жвачку будишь?- спросил я, глядя на этого маленького мужичка.
- А у тебя какая, я люблю фруктовые,- ответил он
- У меня мятная,- я достал жвачку и на ладони протянул ему.
Он, немного помедлив, взял подушечку и сунул в рот.
Я улыбнулся увидев его руки, обычные руки маленького пацана, грязные до ужаса.
Мы смотрели друг на друга и жевали жвачку.
- Хорошо сегодня, тепло,- сказал я
- Снега нет, это очень хорошо,- задумчиво сказал он.
- А чем тебе снег мешал?
- Вот ты даешь, под снегом же ни чего не видно,- заметил мальчуган.
Малыш, засунул руки в карманы, посмотрел на меня и сказал:
- Пойду я, скоро темнеть уже начнет, а я почти ни чего не нашел, спасибо за жвачку, -он развернулся и глядя в землю пошел по алее.
Я не могу сказать точно, что же именно заставило меня окликнуть его, наверное какое то взрослое уважение, к рассудительному пацану.
- А что ищешь ты?- спросил я
Малыш остановился, чуть помыслив, спросил:
- Ни кому не скажешь?
- Хм, нет ни кому, а что это тайна?- я удивленно поднял брови.
- Это мой секрет,- сказал пацан
- Ладно уговорил, честное слово не скажу,- улыбнувшись сказал я
- Я ищу монетки, тут на алее их иногда можно много найти, если знаешь где искать. Их много под лавочками, я в прошлом году очень много тут нашел.
- Монетки?- переспросил я.
- Да, монетки.
- И что прошлым летом, ты их то же тут искал?
- Да искал,- лицо малыша стало очень серьезным.
- А сегодня много нашел,- ради любопытства спросил я
- Щас, сказал он, и полез в карман брюк.
Маленькая рука, достала из кармана клочок бумаги. Малыш присел на корточки, развернул газету и положил на асфальт. В газете блестело несколько монет. Насупившись, малыш брал монетки с газеты и складывал в свою маленькую, грязную ручку. При этом его губы шевелились, видно он очень усердно подсчитывал свои находки. Прошло несколько минут, я улыбаясь смотрел на него.
- Сорок восемь копеек,- сказал он, высыпал монеты в газету, завернул их и сунул в карман брюк.
- Ого, так ты богач,- еще больше улыбаясь, сказал я.
- Неа, мало, пока мало, но за лето я тут много найду.
Я вспомнил своего сына, и себя, а кто не собирает на конфеты или игрушки деньги в детстве?
- На конфеты собираешь?
Малыш насупившись молчал.
- А, наверное на пистолет?- переспросил я
Малыш еще больше насупился, и продолжал молчать.
Я понял, что своим вопросом я перешел какую-то дозволенную черту, я понял, что затронул что-то очень важное, а может быть и личное в душе этого маленького мужчины.
- Ладно, не злись, удачи тебе и побольше монет, завтра будешь тут?- сказал я и закурил.
Малыш, как- то очень грустно посмотрел на меня и тихо сказал:
- Буду, я тут каждый день, если конечно дождь не пойдет.
Вот так и началось мое знакомство, а в последствии и дружба с Илюшей (он сам так себя называл). Каждый день, я приходил на алею, и садился на лавочку. Илья приходил, почти всегда в одно и то же время, я спрашивал его, как улов? Он приседал на корточки, разворачивал газету и с большим усердием пересчитывал свои монетки. Ни разу там не было больше рубля.
Через пару дней нашего знакомства я предложил ему:
- Илюша, у меня тут завалялось пару монеток, может возьмешь их в свою коллекцию?
Малыш на долго задумался, и сказал:
- Неа, так просто нельзя, мне мама говорил, что за деньги всегда надо что-то давать, сколько у тебя монеток?
Я пересчитал на ладони медяки.
- Ровно 45 копеек, - с улыбкой сказал я.
- Я щас, - и малый скрылся в ближайших кустах.
Через пару минут он вернулся.
- На, это я тебе за монетки даю,- сказал пацан и протянул ко мне ладошку.
На детской ладошке, лежал огрызок красного карандаша, фантик от конфеты и кусок зеленого стекла от бутылки.
Так мы совершили нашу первую сделку.
Каждый день я приносил ему мелочь, а уходил с полными карманами его сокровищ, в виде, крышек от пива, скрепок, поломанных зажигалок, карандашей, маленьких машинок и солдатиков. Вчера я вообще ушел сказочно «богат», за 50 копеек мелочью, я получил пластмассового солдатика без руки. Я пытался отказаться от такого несправедливого обмена, но малыш был крепок в своём решении как железобетон.
Но в один день малыш отказался от сделки, как я его не уговаривал, он был непреклонен.
И на следующий день отказался.
Несколько дней я пытался понять почему, почему он больше не хочет брать у меня монетки? Вскоре я понял, он продал мне все свое не хитрое богатство, и ему нечего было дам мне взамен за мои монеты.
Я пошел на хитрость. Я приходил чуть раньше и тихонько кидал под лавочки по несколько монет. Мальчуган приходил на алею, и находил мои монеты. Собирал их, садился у моих ног на корточки, и с серьезным видом пересчитывал их.
Я к нему привык, я полюбил этого мужичка. Я влюбился в его рассудительность, самостоятельность и в настойчивость в поисках монеток. Но с каждым днем, меня все больше и больше мучил вопрос, для чего он второй год собирает монетки?
Ответа на этот вопрос у меня не было.
Почти каждый день я приносил ему конфеты и жвачки. Илюша с радостью их лопал.
И еще, я заметил, что он очень редко улыбался.
Ровно неделю назад, малыш не пришел на алею, не пришел и на следующий день, и всю неделю не приходил. Ни когда не думал, что буду так переживать и ждать его.
Вчера я пришел на ту самую алею, в надежде увидеть Илюшу.
Я увидел его, сердце чуть не вылетело из груди. Он сидел на лавочке и смотрел на асфальт.
- Здаров Илюша, - сказал я улыбаясь во все зубы,- ты чего это не приходил, дождя не было, поди монеток под лавочками лежит видимо не видимо, а ты филонишь.
- Я не успел, мне монетки больше не нужны,- очень тихо сказал он.
Я присел на лавочку возле него.
- Ты чего это, брат, грустишь, что значит не успел, что значит не нужны, ты это брось, давай выкладывай что там у тебя, я вот тебе принес,- и протянул ему ладонь с монетками.
Малыш посмотрел на руку и тихо сказал:
- Мне не нужны больше монетки.
Я ни когда не мог подумать, что ребенок в шесть лет, может говорить с такой горечью и с такой безнадежностью в голосе.
- Илюша, да что случилось? - спросил я, и обнял его за плечи,- зачем тебе вообще нужны были эти монетки?
- Для папки, я собирал монетки для папки, - из глаз малыша потекли слезы, детские слезы.
Во рту у меня все пересохло, я сидел и не мог вымолвить ни слова.
- А зачем они папке?- мой голос предательски сорвался.
Малыш сидел с опушенной головой и я видел как на коленки падали слезы.
- Тетя Вера говорит, что наш папка много пьет водки, а мама, сказала что папку можно вылечить, он болен, но это стоит очень дорого, надо очень много денег, вот я и собирал для него. У меня уже было очень много монеток, но я не успел,- слезы потекли по его щекам ручьем.
Я обнял его и прижал к себе.
Илья заревел в голос.
Я прижимал его к себе, гладил голову и даже не знал что сказать.
- Папки больше нет, он умер, он очень хороший, он самый лучший папка в мире, а я не успел,- малыш рыдал.
Такого шока я не испытывал еще ни когда в жизни, у самого слезы потекли из глаз.
Малыш резко вырвался, посмотрел на меня заплаканными глазами и сказал:
- Спасибо тебе за монетки, ты мой друг,- развернулся, и вытирая на бегу слезы побежал по алее.
Я смотрел ему в след, плакал и смотрел в след этому маленькому мужчине, которому жизнь подсунула такое испытание в самом начале его пути и понимал, что не смогу ему помочь ни когда.
Больше я его на алее не видел. Каждый день в течении месяца я приходил на наше место, но его не было.
Сейчас я прихожу на много реже, но больше ни разу я его не видел, настоящего мужчину Илюшу, шести лет от роду.
До сих пор, я бросаю монеты под лавочку, ведь я его друг, пусть знает, что я рядом.
Добавлено: Пт Авг 27, 2010 8:07 am Заголовок сообщения:
ты с ней спал? а я еще нет.
ну так что же теперь-застрелиццо?
ну и что,что ты впереди на минет.
все равно вокруг постылые лица.
и хоть в рот,хоть в нос,хоть в глаз
это ничего не изменит по сути.
и об этом мой искренний сказ,
люди все вокруг-проституты.
лишь тогда я тебе позавидую
и скажу,что ты нифига не гонишь.
когда не по минетам и прочим делам,
когда по любви ты меня обгонишь. _________________ "мы должны жить, как гореть. иначе не успеем. иначе, жизнь кончится"
«Стоит человеку выделиться из массы других, как у него появляются враги. Чтобы быть всеобщим любимцем, нужно быть посредственностью».
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
FAQ
Поиск
Пользователи
Группы
Регистрация
Профиль
Войти и проверить личные сообщения
Вход
Низкий поклон вашему произведению , сердце разрывается